Главная страница ›
Биография
ВЛАДИМИР ВИКТОРОВИЧ САМСОНОВ
(БАРИТОН)
ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ (2000 год). Лауреат Международных конкурсов
(Гран-при и Приз зрительских симпатий Международного конкурса оперных певцов им. Марио дель Монако, (жюри: Паоло Монтерсоло, Луиджи Альва), Италия - 1994;
Гран-при, Международный телевизионный конкурс "Петербургский ангажемент" (жюри: Булат Менжилкиев, Е. Моргунов, А. Джигахранян, Л. Федосеева-Шукшина, И. Дмитриев), Санкт-Петербург -1996;
Международный конкурс оперных певцов им. Виньяса, Барселона, 1997 г. ;
Диплом Международный конкурс оперных певцов ”Возрождение русского бельканто”, Санкт-Петербург, 1991 г. - Диплом).
Родился: г. Кишинев (Молдавия), 28 февраля 1963 г.

Итак, самое раннее , что мне известно о моих предках, это то, что мой прадед Нестор Самсонов был солдатом одного из петербургских полков и был ранен при Порт-Артуре. После русско-японской войны он был награжден царскими наградами и пожалован большим наделом земли в Бессарабии, куда и переехал впоследствии навсегда. Здесь двухметровый русский гвардеец-великан женился на миниатюрной Марии , дочери гречанки и болгарина Доброва, которая родила ему десятерых сыновей, третьим из которых был мой дед Григорий Несторович Самсонов. Мой отец, правда, помнит еще и моего прапрадеда, отца прадеда Нестора, молчаливого, убеленного сединами старикана, сурово и одиноко сидящего в своей комнате, но его детская память не сохранила более ничего об этом человеке.
Прадед же Нестор был сильным и работящим. Выйдя в отставку, он посадил на своих землях огромный яблоневый сад, виноградники, построил огромный дом. Несколько работников помогали ему вести большое хозяйство ,в котором были лошади,овцы, птица, а также огороды и винодельня с глубоким винным погребом . До сих пор, переезжая по мосту через реку Днестр от города Бендеры в сторону Тирасполя, на левом берегу можно увидеть пустошь, где когда–то белым цветом каждую весну расцветал огромный яблоневый сад.
Потом пришла революция, и прадед, который тайно помогал большевикам перевозить оружие на другой берег Днестра,оказался в кишиневской тюрьме. Судьба подселила к нему в камеру самого Котовского, который быстро оценил пудовые прадедовские кулаки и предложил ему совместный побег. Нестор отказался, и в ту же ночь Котовский бежал сам. Перепилив решетку на окне и обмотав ноги одеялами , он выпрыгнул с высоты третьего этажа тюрьмы. Большевики же,придя к власти,причислили потом прадеда к кулакам, и забрали у прадеда все «несправедливо нажитое» -овец,лошадей,коров и...яблоневый сад. Прадед прошел потом долгий жизненный путь, дожил до конца семидесятых и тихо умер, чуть не дожив до 90 лет.
Но истинным рулевым огромного семейства Самсоновых была маленькая прабабка Мария. Она дожила до 94 лет и до самой смерти была центром семьи и ее верховным руководителем. Все семеро ее сыновей беспрекословно слушали и очень любили свою «мамочку». Даже я еще застал огромные праздничные застолья в главном родительском доме в селе Парканы, где собирались все братья со своими женами, детьми и внуками. Домашнее молдавское вино лилось рекой, как и песни, под аккомпанемент трофейных аккордеонов.

Он был высокообразованным и интеллигентным человеком. А вот его жену украинку Евдокию, мою прабабку бабу Дусю, я помню уже сам и очень даже отчетливо. Впрочем, как и вышеупомянутых прадеда Нестора и прабабку Марию. Но именно со стороны Вранчан в нашей семье передавались по наследству оперные голоса. Так, тетка моего отца по материнской линии была оперной дивой сначала в Бухарестской опере, а потом и в Кишиневской. А дядя моей бабушки Степаниды был известным басом-солистом императорской Мариинки и пел там вместе с самим Шаляпиным. Он обладал феноменальным по силе голосом. Отец вспоминает, как во время застолий, гости упрашивали его дядю показать «фокус» и тот, после долгих уговоров, брал в руки керосиновую лампу, пропевал очень низкую ноту и тушил голосом пламя, даже не снимая стеклянного колпака. Потом , уже сам проживая в Питере, я нашел в старинной телефонной книге 1913 года его имя и адрес- Дровяной переулок .

Идиллия закончилась в 1939-м, после подписания известного пакта Риббентропа-Молотова. Большие территории Румынии теперь переходили к СССР, и там, в селе Лепканы, оставалась главная ценность всей семьи - родители. Дед, бросив все в любимом Бухаресте, переехал с семьей в Бендеры, чтобы быть рядом с ними. Все тогда уже знали не понаслышке, что такое «железный сталинский занавес» и понимали, что разлука может оказаться вечной. А мой отец потом всю жизнь должен был скрывать от «неусыпного ока КГБ» факт своего рождения в капиталистической стране. В Бендерах дед Григорий стал директором нового советского фотоателье №1, работая в нем как служащий, уже за государственную зарплату. Снимал посетителей на документы, портреты передовиков труда на Доски почета, подрабатывал на свадьбах и похоронах. Кстати, до сих пор помню, как он, подарив мне на мои 13 лет первый мой фотик ФЭД-3, учил: «Самая ответственная съемка, внучек, - это похороны. Если запорешь пленку, то покойника уже никто выкапывать для пересъемки не будет».

Дед рассказывал мне, как в это же время немцы блокировали подступы к Севастополю с суши, и как в один день была прервана связь с его взводом и они остались в укрепрайоне одни, только с лопатами и кирками. Так как команды отходить с занимаемой позиции не было, он со своим взводом остался на месте ждать дальнейших приказаний. К вечеру подошел пехотный батальон с передовой и остался на ночлег. Комбат предложил присоединиться к ним и отходить утром к Севастополю. Но, проснувшись утром, дед увидел, что батальон ушел, а про них просто забыли. Далее события стали развиваться стремительно. На дороге рядом с колосящимся полем, где взвод рыл окопы, послышался рокот, и заклубилась пыль. С одного взгляда стало понятно, что это немецкая мотопехота.

Русская женщина, которая выдавала документы, сделала ему «аусвайс» . Когда же дед добрался до заветного подвала в родных Бендерах, у него отнялись ноги. Ночевки в сырых лесах не прошли даром. Но дед впоследствии все-таки встал с инвалидной коляски .Я помню,как мы ездили на одесские лиманы - лечить ноги деда грязью.

Дальше был голод 1949 года, когда люди, по воспоминаниям отца, умирали прямо на улицах. Наша семья выжила только потому, что бабка Степанида, как будто предвидя этот кошмар, законсервировала много банок с курами.
Дед Григорий всегда был в душе истым коммерсантом и убежденным приверженцем капитализма и частной собственности. Он фанатично много и продуктивно работал. Уважением у него пользовались лишь те люди, кто мог толково что-либо делать и хорошо при этом зарабатывать. В 50-е он уехал на заработки в Нарьян-Мар. После теплой Молдавии свирепые морозы и полугодичная ночь запомнились моему отцу на всю жизнь. В 1956-м моего отца Виктора призвали в Армию. Окончив в учебке школу водителей, он был приписан к танковому корпусу водителем грузовика с пушкой и ее расчетом. Почти сразу по прибытию в часть их погрузили на эшелон, и на следующее утро 19-летний парнишка оказался уже в горниле событий мятежной Венгрии. Запомнился его рассказ о том, как русским вначале был отдан приказ не стрелять и не поддаваться ни на какие провокации . В результате, уверенные в своей безнаказанности венгры обступили его машину и стали бить по ней палками и бросать камнями. Уговоры и увещевания только раззадоривали праведный гнев толпы. На счастье отца, мимо проезжал патруль немцев - союзников из ГДР. Выйдя из машины и сразу оценив ситуацию, немец палкой очертил вокруг машины отца круг, и, обращаясь к венграм, спокойно пообещал расстрелять любого, кто зайдет за черту. Видно, память о пунктуальности немцев во время Второй мировой была еще настолько жива, что с этой минуты к машине отца более никто даже не приблизился.

Вернувшись домой в Бендеры, отец, как и весь наш мужской род Самсоновых, не стал оставаться в родном городе, а поехал искать удачи в новых местах - в столице Молдавии, Кишиневе.
К тому времени он уже начал петь в бендерском городском хоре самодеятельности, и его руководитель прочил родителям отца большое артистическое будущее их сыну. Но надо было зарабатывать на самостоятельную жизнь, и отец устроился водителем скорой помощи в республиканскую больницу в Кишиневе. В это же время он поступил в кишиневское музыкальное училище на вокал.
Вот тут история нашей семьи и приближается уже вплотную к моей персоне. Потому как в той самой больнице № 4 , где отец развозил на своей «скорой» врачей по вызовам, работала и была активной участницей местной хоровой самодеятельности и драмкружка удивительной красоты девушка со жгучими пышными черными волосами и миндалевидными глазами "чайного цвета" .Это и была моя будущая мама Зоя.
Мою маму, вместе с ее старшей сестрой Татьяной , в одиночку растила и воспитывала в маленькой комнатушке на улице Стефана Великого моя бабушка Фрида, вдова пропавшего без вести в Великую Отечественную войну офицера Красной Армии. Оставшись одна в 1941 с двумя дочерями на руках, она потом всю жизнь гордилась тем, что вырастила обеих и дала им высшее образование.

По доносу он был исключен из партии, а затем и арестован. И только мощная поддержка и смелое заступничество его командира полка спасли деда и семью моей мамы от неминуемой гибели. Звание и партийность деду восстановили. Вскоре дивизию деда передислоцировали в Ставрополь, где и родилась моя мама. Командир истово ждал вторым ребенком сына, но родилась вторая дочь. Бабуля рассказывала, что дед был так расстроен, что даже не захотел посмотреть на ребенка, но увидев чудного ангелочка, потом все отведенные ему Богом годы был без ума от «младшенькой Зоечки».
Казалось, что после кошмара НКВД, плохая история закончена, но темные тучи пришли с другой стороны. Зимой 1941 дивизия деда была переброшена на западную границу. Всем офицерам было приказано оставить свои семьи в Ставрополе. С того периода в нашей семье сохранилось лишь несколько дедовских писем, где он пишет, чтобы моя бабуля не волновалась, потому что все будет хорошо, так как "Сталин великий вождь и победа будет за нами".
В июне 1941 его дивизия первой встретила на советской границе беспощадную немецкую военную машину. Вся героическая дивизия, не отступившая ни на метр, была перемолота в крошево. Практически никто не выжил. Кто-то потом из выживших рассказал бабушке, что видел в госпитале моего тяжелораненого деда. Видел при срочной эвакуации – немцы уже прорвались к окраинам города, где и распологался военный госпиталь.Тяжелораненых тогда уже никто не спасал, и деда бросили на произвол судьбы. Можно только догадываться ,какую мучительную смерть принял мой дед. Немцы с тяжелоранеными не церемонились. Так мой дед Владимир и стал навсегда «без вести пропавшим». Странно, но до сих пор файлы этой дивизии засекречены и даже в архиве на Поклонной горе моей маме ответили отказом на просьбу узнать судьбу деда.

Думаю, моя нынешняя счастливая судьба напрямую связана с днем, когда впервые встретились мои родители - 12 апреля 1961 года. Первый человек полетел, и не куда-нибудь, а в космос!
Ну а в последний день зимы 1963 года, 28 февраля, на этот свет появился и я. Мама моя была просто героиня. Рожать ей было категорически противопоказано. Одна из почек лежала у нее совсем не там, где ей должно было лежать. Да и дался я ей непросто, тащила меня - богатыря - из нее, миниатюрной статуэтки (отец с запасом обхватывал пальцами ее осиную талию) щипцами лучшая профессорша Кишинева.
К тому времени мама отучилась в техникуме, а потом, когда мне было уже 7 лет, она с отличием закончила еще и экономический факультет Кишиневского Политеха.
Жили мы тогда в Кишиневе, на улице Андреевской в доме под номером 19. Тот одноэтажный старый домик, первое, что я помню в своей жизни, был потом до основания разрушен во время кишиневского землетрясения 1977 года.

Но тогда мой отец мечтал, чтобы его сын стал тем, кем не удалось стать ему самому - военным летчиком. С детства я был окружен его мечтой о небе. Фото и макеты самолетов в доме были повсюду. Отец усиленно готовил меня к военному училищу и отвел меня сначала в секцию бокса, ну а потом, с его легкой руки, я еще 6 лет занимался пулевой стрельбой из пистолета. Примечательно, что самый первый бой в боксе в возрасте 12 я выиграл , когда в моем углу ринга секундантом был мой отец. Он сам, будучи чемпионом дивизии по боксу и кандидатом в мастера спорта по стрельбе из револьвера, всегда ратовал за мое спортивное развитие. До сих пор помню, как в мои шестнадцать лет, он повез меня за город на гору Вишневую, где мы с другими такими же сумасшедшими любителями неба стали учиться летать на самодельных дельтапланах.
Когда мне исполнилось 15 лет и я закончил 8-й класс, мои родители решили, что мне надо поступать в Севастопольский судостроительный техникум. Я тогда понятия не имел кем мне быть в этой жизни, хотя уже неплохо рисовал, учась в художественной школе, и вовсю пел в школьной самодеятельности, занимая со своим высоким дискантом первые места в городе и даже на всесоюзных детских фестивалях. В общем, кроме того как отпустят ли меня сегодня родители с друзьями покупаться на мое любимое Черное море или нет, мне тогда все остальное было абсолютно безразлично.И я поступил туда, куда мне сказала поступать моя мама.Потом ,уже поступив в техникум, я даже честно попытался там чему-то еще и научиться. Но, к счастью ли или сожалению, но мои абсолютно гуманитарные мозги начисто отказывались воспринимать такой необъяснимый для них ужас, как сопромат и техмех, начерталку и высшую математику с электроникой. До сих пор вспоминаю предмет-кошмар под названием «СЭС - Судовые электрические системы» - я бесславно сдавал его восемь раз подряд!Правда, вскоре мне стало учиться гораздо легче. Нет, не потому что я резко поумнел и прибавил в учебе, а только из-за того, что я стал главным редактором, художником и фотографом комсомольской стенгазеты техникума - "Комсомольский прожектор". Отношение педагогов ко мне стало сразу намного лояльнее и терпимее.Но в тот момент для меня главным и поворотным событием стало создание в техникуме рок-группы "Голиаф" , в которой я стал впервые писать свои песни и петь лидер-вокалистом. Именно тогда я четко и окончательно осознал,кто я и чего хочу в своей жизни.Но об этом периоде моей жизни, когда моя судьба необратимо перевернулась и понеслась бешеным галопом, я напишу чуть ниже.
А пока, педагоги стали щадить меня ,а некоторые даже и лелеять за заслуги на ниве искусства и журналистики.Ну а весной 1982 года я наконец защитил диплом и навсегда закрыл за собой двери этого славного учебного заведения.
Помню, как я принес новые пахнущие типографской краской синие «корочки» диплома домой и сказал: «Мама, возьми его себе - он мне больше не понадобится». В общих чертах я оказался прав. Отдав его как удостоверение о моем образовании при поступлении в Ленинградскую консерваторию, я его больше уже никогда не увидел.Отдел кадров консерватории мой диплом судостроительного техникума успешно затерял, тем самым навсегда отрезав мне дорогу назад в мир шпангоутов и судовых генераторов. Впереди была прекрасная, но очень непростая дорога к Музыке, которой я тогда только дышал и жил, и о которой только и мечтал.
Вот я и подошел к той части моей биографии, когда моя жизнь стала неминуемо раздваиваться, а иногда даже делиться и на большое количество путей, которые были мне безумно интересны, и которые я никак не хотел упускать, и по которым побежал одновременно-параллельно,желая все узнать и все испробовать в этом удивительном мире - МИРЕ МУЗЫКИ.
В 1983 году, на второй год моей службы в Севастополе в Ансамбле песни и пляски Краснознаменного Черноморского флота, мой отец, видя мое безумно-фанатичное желание петь, посоветовал мне в одном из писем (он тогда уже переехал с мамой в Питер и пел в Мариинке) проконсультироваться у Народного артиста , композитора и легендарного основателя и руководителя Ансамбля КЧФ Боголепова Бориса Валентиновича.
"Сходи к Нему и Он тебе точно скажет, стоит ли тебе заниматься этим тяжким и неблагодарным делом - пением" - напутствовал меня тогда отец. Скажу сразу, для меня, и тогда 20-летнего матросика, да и сейчас уже опытного артиста, Боголепов был и остается великим Музыкантом и неординарной Личностью . Этот умнейший и благородный человек учился у легендарных педагогов Соллертинского и Ершова.Профессоров , еще той, дореволюционнной Санкт-Петербургской консерватории. И именно он создал после войны легендарный Ансамбль песни и пляски Краснознаменного флота, ставший впоследствии гордостью Севастополя и всего Военно-морского флота СССР. Его дар композитора, дирижера, аранжировщика, хормейстера и руководителя принесли этому коллективу мировую славу. А музыка Бориса Боголепова до сих пор каждый час звучит у Мемориала Вечного огня на Сапун-горе под Севастополем.
Но в тот год, когда я переступил порог его адмиральской квартиры на Большой Морской, он был уже просто пенсионер. Советская система не простила великому артисту того, что он дал официальное разрешение своему сыну на эмиграцию в капиталистическую страну. Боголепова лишили работы, должности, всего того, что он заслужил своим талантом и многолетним трудом.
Но дверь мне открыл не раздавленный судьбой ветхий дедок, а мощный, красивый, улыбающийся, статный старикан.
"Ну что, богатырь, проходи! Ах, какой красавец! Стать отца, а лицо мамочки!"- величаво встретил меня знаменитый артист, любивший и помнивший мою семью. Выслушав мой смущенный лепет о том, что я хотел бы узнать у него, есть ли у меня какие-нибудь вокальные данные, он проводил меня в гостиную к черному роялю.
"Ну-с, молодой человек, а ну-ка спойте-ка мне вот такую гаммочку"- по-барски шикарно пролетев длинными аристократическими пальцами по клавиатуре, предложил мне Маэстро.Я спел гамму с лету.
"А ну-ка, пройдем с вами вниз по полутончикам, голубчик...ага.. а теперь вверх...ага, а теперь на звук "у"...а теперь переведите из "у" в "о" - удовлетворенно улыбаясь, просил меня Борис Валентинович. Видя такую доброжелательность я осмелел и пел уже свободно и окрыленно.
"Ну вот что я вам скажу, товарищ матрос. Вы будете оперным певцом, и через насколько лет из вас выйдет замечательный Онегин. Голос у вас замечательный , да и комплекс редкий-красивый голос, рост, внешность...! А теперь прошу вас отведать с нами чайку!Жена, накорми нашего будущего Онегина своим удивительным печеньем" - держа меня за плечи, пророкотал мой пророк, который был почти на голову еще выше меня.
Выйдя-скатившись из подъезда белокаменной "сталинки" Боголепова, я шел-летел по залитой солнцем Большой Морской к Артбухте, как в удивительном сне. Я уже видел себя в элегантном черном фраке, танцующим котильон с
легкомысленной Ольгой на ларинском балу, затем отчаянно сжимающим рукоятку дуэльного пистолета, над мертвым телом убитого мною Ленского, и потом безнадежно падающим на колени перед такой прекрасной, но уже чужой Татьяной. Ровно через пять лет пророчество великого музыканта сбылось. Заканчивая консерваторию, на 5 курсе я спел на госэкзамене в Санкт-Петербургском Музыкальном театре имени Н. А. Римского-Корсакова (бывшая Оперная студия Консерватории) в спектакле "Евгений Онегин" заглавную партию. Комиссия была единодушна в оценке - отлично. Увы, рассказать Маэстро об этом событии мне было не суждено. Приехав в то лето в Севастополь, я с горечью узнал, что Великого Артиста больше нет.
Мой отец оказался полностью прав - путь певца тяжел и непредсказуем. И у меня были эти тяжелые времена, когда я падал так ,что казалось никогда не смогу уже подняться. Когда казалось, что я кардинально ошибся в выборе своей профессии и продолжать чего-то добиваться дальше не имеет никакого смысла.Когда не было уже сил ни встать ,ни даже хоть немного поверить в себя.Когда от меня уходила даже последняя надежда. И вот тогда я вспоминал ту давнюю встречу и те несколько часов общения с добродушным великаном с седой гривой волос, который мне сказал - "Вы будете петь Онегина, молодой человек!"
Продолжение следует....