Главная страница › Биография

(БАРИТОН)

ЗАСЛУЖЕННЫЙ АРТИСТ РОССИИ (2000 год). Лауреат Международных конкурсов

(Гран-при и Приз зрительских симпатий Международного  конкурса оперных певцов  им. Марио дель Монако, (жюри: Паоло Монтерсоло, Луиджи Альва), Италия - 1994; 

Гран-при, Международный телевизионный конкурс "Петербургский ангажемент" (жюри: Булат Менжилкиев, Е. Моргунов, А. Джигахранян, Л. Федосеева-Шукшина, И. Дмитриев), Санкт-Петербург -1996;

Международный конкурс оперных певцов  им. Виньяса, Барселона, 1997 г. ;

Диплом  Международный конкурс оперных певцов ”Возрождение русского бельканто”, Санкт-Петербург, 1991 г. - Диплом).

Родился: г. Кишинев (Молдавия), 28 февраля 1963 г.

Нет, начинать здесь свою биографию с рассказа о себе и  писать только о себе  любимом  означало бы полностью исключить из процесса моего появления и воспитания несколько поколений прекрасных и талантливых людей, которым я обязан абсолютно всем, что я сейчас умею и имею. 
Итак, самое раннее , что мне известно о моих предках, это то, что мой прадед Нестор Самсонов был солдатом одного из петербургских полков и был ранен при Порт-Артуре. После русско-японской войны он был награжден царскими наградами и пожалован большим наделом земли в Бессарабии, куда и переехал впоследствии навсегда. Здесь двухметровый русский гвардеец-великан женился на миниатюрной  Марии , дочери гречанки и болгарина Доброва, которая родила ему десятерых сыновей, третьим из которых был мой дед Григорий Несторович Самсонов. Мой отец, правда, помнит еще и моего прапрадеда, отца прадеда Нестора, молчаливого, убеленного сединами старикана, сурово и одиноко сидящего в своей комнате, но его детская память не сохранила более ничего об этом человеке.

Прадед же Нестор был сильным и работящим. Выйдя в отставку, он посадил на своих землях огромный яблоневый сад, виноградники, построил огромный дом. Несколько  работников помогали ему вести большое хозяйство ,в котором были  лошади,овцы, птица, а также огороды и винодельня с глубоким  винным погребом . До сих пор, переезжая по мосту через реку Днестр от города Бендеры в сторону Тирасполя, на левом берегу можно увидеть  пустошь, где когда–то белым цветом каждую весну  расцветал огромный яблоневый сад.

Потом пришла революция, и прадед, который тайно помогал большевикам перевозить оружие на другой берег Днестра,оказался в кишиневской тюрьме. Судьба подселила к нему в камеру самого Котовского, который  быстро оценил пудовые прадедовские кулаки и предложил ему совместный побег. Нестор отказался, и в ту же ночь Котовский бежал сам. Перепилив решетку на окне и обмотав  ноги одеялами , он выпрыгнул с высоты третьего этажа тюрьмы. Большевики же,придя к власти,причислили потом прадеда к кулакам, и забрали у прадеда все «несправедливо нажитое» -овец,лошадей,коров и...яблоневый сад. Прадед прошел потом долгий  жизненный путь, дожил до конца семидесятых и тихо умер, чуть не дожив до 90 лет.

Но истинным рулевым огромного семейства Самсоновых была маленькая прабабка Мария. Она дожила до 94 лет и до самой смерти была центром семьи и ее верховным руководителем. Все семеро ее сыновей беспрекословно слушали и очень любили свою «мамочку». Даже я еще застал огромные праздничные застолья в главном родительском доме в селе Парканы, где собирались все братья со своими женами, детьми и внуками. Домашнее молдавское вино лилось рекой, как и песни, под аккомпанемент трофейных аккордеонов. 

После Гражданской войны и подписания Лениным Брестского мира часть Бессарабии, где жила моя родня, отошла к королевской Румынии. Мой дед, Григорий Несторович, тогда еще  совсем молоденький паренек, поехал в Бухарест учиться новомодной тогв то время  профессии фотографа-художника. Там он встретил и впоследствии  женился на Степаниде Васильевне Вранчан, моей бабушке. Предки бабули были румынскими дворянами . Ее отец, мой другой прадед Василий Вранчан, был сельским священником. 

Он был высокообразованным и интеллигентным человеком. А  вот его жену украинку Евдокию, мою прабабку бабу Дусю, я помню уже сам и очень даже отчетливо. Впрочем, как и вышеупомянутых прадеда Нестора и прабабку Марию. Но именно со стороны Вранчан в нашей семье передавались по наследству оперные голоса. Так, тетка моего отца по материнской линии была оперной дивой сначала в Бухарестской опере, а потом и в Кишиневской. А дядя моей бабушки Степаниды был известным басом-солистом императорской Мариинки и пел там вместе с самим Шаляпиным. Он обладал феноменальным по силе голосом. Отец вспоминает, как во время застолий, гости упрашивали его дядю показать «фокус» и тот, после долгих уговоров, брал в руки керосиновую лампу, пропевал очень низкую ноту и тушил голосом пламя, даже не снимая стеклянного колпака. Потом , уже сам  проживая в Питере, я нашел в старинной телефонной книге 1913 года его имя и адрес- Дровяной переулок . 

Вскоре мой дед Григорий открыл в Бухаресте свое фотоателье.  Мой отец Виктор, который родился в Бухаресте  27 июня 1937, рассказывал мне  о большом родительском доме, прислуге и большом чемодане с деньгами, хранившимся  под кроватью - модный фото-бизнес моего деда тогда вовсю процветал.

Идиллия закончилась в 1939-м, после подписания известного пакта Риббентропа-Молотова. Большие территории  Румынии теперь переходили к СССР, и там, в селе Лепканы, оставалась главная ценность всей семьи - родители. Дед, бросив все в любимом Бухаресте, переехал с семьей в Бендеры, чтобы быть рядом с ними. Все тогда уже знали не понаслышке, что такое «железный сталинский занавес» и понимали, что разлука может оказаться вечной. А мой отец  потом всю жизнь должен был скрывать от «неусыпного ока КГБ» факт своего рождения  в капиталистической стране. В Бендерах дед Григорий стал директором нового советского фотоателье №1, работая в нем как служащий,  уже за государственную зарплату. Снимал посетителей на документы, портреты передовиков труда на Доски почета, подрабатывал на свадьбах и похоронах. Кстати, до сих пор помню, как он, подарив мне на мои 13 лет первый мой фотик ФЭД-3, учил: «Самая ответственная съемка, внучек, - это похороны. Если запорешь пленку, то покойника уже никто выкапывать для пересъемки не будет».

 

И вот наступил 1941-й. Война. Деда вольнонаемным призвали в Красную армию, и как  одного из немногих грамотных назначили комвзводом стройбата и направили  с отрядом молдаван - селян, которые даже по- русски не говорили, строить укрепрайон под Севастополем. Отец, оставшись со своей мамой, моей бабушкой Степанидой в Бендерах, вспоминает,  как в один день высоко в небе пролетели невиданные доселе самолеты, а советские солдаты в один день без боя ушли из города. На следующий день в город вошли немцы. Вся огромная семья Самсоновых спряталась в винном подвале, замаскированном под стогом сена. Немцы устроились в брошенном доме , даже не догадываясь, что тут же у них под носом во дворе скрывается целая семья.
Дед рассказывал мне, как в это же время немцы блокировали подступы к Севастополю с суши, и как в один день была прервана связь с его взводом и они остались в укрепрайоне одни, только с лопатами и кирками. Так как команды отходить с занимаемой позиции не было, он со своим взводом остался  на месте ждать дальнейших приказаний. К вечеру  подошел пехотный батальон с передовой и остался на ночлег. Комбат предложил присоединиться  к ним и отходить утром к Севастополю. Но, проснувшись утром, дед увидел, что батальон ушел, а про них просто забыли. Далее события стали развиваться стремительно. На дороге рядом с колосящимся полем, где взвод рыл окопы, послышался рокот, и заклубилась пыль. С одного взгляда стало понятно, что это немецкая мотопехота. Дед отдал землякам-селянам свой последний приказ по-молдавски: «Рассеяться и отходить к своим, кто как может». Все, побросав лопаты, бросились в пролесок. Дед, что есть силы, побежал к соседнему селу. В первой же хате, куда вбежал дед, жили старик с дочерью. У них он быстро переоделся в «гражданку» . Едва они успели спрятать советскую командирскую форму, как в дом ворвались немцы. Сорвав с деда кепку, они кричали: «Русиш золдатен?» Как дед потом понял, они определяли русских солдат по бритым головам, а так как дед был командир, то имел  хоть и короткую, но все же  прическу. Немцы бросились в другие дома, а дед, дождавшись вечера и взяв немного харчей, ушел в лес. Дальше начинается невероятная история. Дед прошел пешком расстояние от Севастополя до Бендер. Более 2000 километров. Начал он путь летом, а пришел уже зимой. Причем шел только ночью, чтобы не попасться немцам. Без документов и питаясь в лесу ягодами и грибами, он дошел сначала до Сиваша. Там на берегу их, пробирающихся мимо блокпостов, сошлось несколько человек. Голодные, они в подвале пустого дома на берегу нашли картошку, но есть ее было нельзя. Те, кто не смог ее забрать с собою, облили картофель бензином. Дойдя поздней осенью до Днепра, дед был вынужден идти через мост, где его без документов  тут же задержали и препроводили в немецкую комендатуру. Там деда тоже спасла удача.

 

Русская женщина, которая выдавала документы, сделала ему «аусвайс» . Когда же дед добрался до заветного подвала в родных Бендерах, у него отнялись ноги. Ночевки в сырых лесах не прошли даром. Но дед впоследствии все-таки встал с инвалидной коляски .Я помню,как мы ездили на одесские лиманы -  лечить ноги деда грязью.

 

Через четыре года пришла Победа. Немцы были выбиты из Бендер,т ак и не узнав, что в подвале, в одном с ними дворе, жила целая семья, мужчины которой выходили тайком по ночам за водой и пропитанием.
Дальше был голод 1949 года, когда люди, по воспоминаниям отца, умирали прямо на улицах. Наша семья выжила только потому, что бабка Степанида, как будто предвидя этот кошмар, законсервировала много банок с курами.
Дед Григорий всегда был в душе истым коммерсантом и убежденным приверженцем капитализма и частной собственности. Он фанатично много и продуктивно работал. Уважением у него пользовались лишь те люди, кто мог толково что-либо делать  и хорошо при этом зарабатывать. В 50-е он уехал на заработки в Нарьян-Мар. После теплой Молдавии свирепые морозы и полугодичная ночь запомнились моему отцу на всю жизнь. В 1956-м моего отца Виктора призвали в Армию. Окончив в учебке школу водителей, он был приписан к танковому корпусу водителем грузовика с пушкой и ее расчетом. Почти сразу по прибытию в часть их погрузили на эшелон, и на следующее утро 19-летний парнишка оказался уже в горниле событий  мятежной Венгрии. Запомнился его рассказ о том, как русским вначале был отдан приказ не стрелять и не поддаваться  ни на какие провокации . В результате, уверенные в своей безнаказанности венгры обступили его машину и стали бить по ней палками и бросать камнями. Уговоры и  увещевания только раззадоривали праведный гнев толпы. На счастье отца, мимо проезжал патруль немцев - союзников  из ГДР. Выйдя из машины и сразу оценив ситуацию, немец палкой очертил вокруг машины отца круг, и, обращаясь к венграм, спокойно пообещал расстрелять любого, кто зайдет за черту. Видно, память о пунктуальности немцев во время  Второй мировой была еще настолько жива, что с этой минуты к машине отца более никто даже не приблизился. 

 

Военная служба отца продолжалась более трех лет. Закончилась она уже в Казахстане, на освоении целинных земель. Отец возил зерно. Много повидал он в этих диких местах, где  тогда вместо советских законов действовал закон бандитов-беспредельщиков. Где сосланные после войны, как враги народа, чеченцы, жили в степях Казахстана абсолютно по своим законам, а кто в эти законы не хотел вписываться, сам долго уже не жил. Где не было никаких дорог, и люди, заблудившись в пурге в бескрайних просторах  целинных земель, сжигали свои машины, чтобы только не замерзнуть и выжить.
 Вернувшись  домой в Бендеры, отец,  как и весь наш мужской род Самсоновых, не стал оставаться в родном городе, а поехал искать удачи в новых местах - в столице Молдавии, Кишиневе.
К тому времени он уже начал петь в бендерском городском хоре самодеятельности, и его руководитель прочил родителям отца большое артистическое будущее их сыну. Но надо было зарабатывать на самостоятельную жизнь, и отец устроился водителем скорой помощи в республиканскую больницу в Кишиневе. В это же время он поступил  в кишиневское музыкальное училище на вокал.

Вот тут история нашей семьи и приближается уже вплотную к моей персоне. Потому как в  той самой больнице № 4 , где отец развозил на своей «скорой» врачей по вызовам, работала и была активной участницей местной хоровой самодеятельности и драмкружка удивительной красоты девушка со жгучими пышными черными волосами и миндалевидными глазами "чайного цвета" .Это и была моя будущая мама Зоя.

Мою маму, вместе с ее старшей сестрой Татьяной , в одиночку растила и воспитывала в маленькой комнатушке на улице Стефана Великого моя бабушка Фрида, вдова пропавшего без вести в Великую Отечественную войну офицера Красной Армии. Оставшись одна в 1941 с двумя дочерями на руках, она потом всю жизнь гордилась тем, что вырастила обеих и дала им высшее образование. 

Бабушка Фрида родилась в Латвии.Старшая дочка рижского сапожника, она росла в многодетной семье и с раннего детства знала, что такое самый тяжелый физический труд. Она в противовес успешной капиталистической семье моего отца, была воспитана в лучших традициях советской «антипаразитной коммунистической » идеологии. Она стала одной из первых пионерок. Она ездила на продразверстки и вывозила спрятанный кулаками хлеб для голодающих рабочих, искренне веря, что делает правое дело. Потом она работала (она называл это - «ишачила» )целыми днями на заводе у штамповочного станка, таская на руках к прессу стальные листы. Она пела Интернационал и была жизнерадостной советской энтузиасткой,которая искренне верила,что все тяготы нужно сейчас стойко преодолевать,так как уже наших ждет светлое коммунистическое будущее. Я уже никогда не узнаю, как она познакомилась с моим красавцем-дедом Владимиром, офицером Красной Армии, в честь которого я и получил впоследствии свое имя. Знаю только, что они безумно любили друг друга, и никакие беды не могли сломить их чувство друг к другу. А беды в 30-х были все время рядом со всеми. И деда сия чаша тоже не миновала. Когда после раскрытия «заговора» маршала Тухачевского ,началась «чистка» в командирском звене Красной армии, мой дед Владимир, кадровый офицер артиллерии, сразу попал под пресс НКВД.

По доносу он был исключен из партии, а затем и арестован. И только мощная поддержка и смелое заступничество его командира полка спасли деда и семью моей мамы от неминуемой гибели. Звание и партийность деду восстановили. Вскоре дивизию деда передислоцировали в Ставрополь, где и родилась моя мама. Командир истово ждал вторым ребенком сына, но родилась вторая дочь. Бабуля рассказывала, что дед был так расстроен, что даже не захотел посмотреть на ребенка, но увидев чудного ангелочка, потом все отведенные ему Богом годы был без ума от «младшенькой Зоечки».

Казалось, что после кошмара НКВД, плохая история закончена, но темные тучи  пришли с другой стороны. Зимой 1941 дивизия деда была переброшена на западную границу. Всем офицерам было приказано оставить свои семьи в Ставрополе. С того периода в нашей семье сохранилось лишь несколько дедовских писем, где он пишет, чтобы моя бабуля не волновалась, потому что все будет хорошо, так как "Сталин великий вождь и победа будет за нами".

В июне 1941 его дивизия первой встретила на советской границе беспощадную немецкую военную машину. Вся героическая дивизия, не отступившая ни на метр, была перемолота в крошево. Практически никто не выжил. Кто-то потом из выживших рассказал бабушке, что видел в госпитале моего тяжелораненого деда. Видел при срочной эвакуации – немцы уже прорвались к окраинам города, где и распологался военный госпиталь.Тяжелораненых тогда уже никто не спасал, и деда бросили на произвол судьбы. Можно только догадываться ,какую мучительную смерть принял мой дед. Немцы с тяжелоранеными не церемонились.  Так мой дед Владимир и стал навсегда «без вести пропавшим». Странно, но до сих пор файлы этой дивизии засекречены и даже в архиве на Поклонной горе моей маме ответили отказом на просьбу узнать судьбу деда.

 

Бабушка Фрида была в моей жизни ангелом-хранителем во всех смыслах. И если и любил меня кто-то беззаветно, одного-единственного, до сумасшествия и бескомпромиссно,так это была она- моя бабушка Фрида. Она считала меня,своего Вовочку, гением и ни перед кем этого даже не пыталась скрывать. Я помню, как она, задыхаясь, бежала за мной, когда я учился ездить на роликах, как она так же  бежала уже за моим великом и не отпускала его багажник, когда я, вихляя, пытался удержать на нем равновесие. Как она, не уступая мне ни в чем, по-гусарски рубилась со мной в бадминтон. А какую «уважуху» я заслужил у дворовых пацанов, когда мы с ними прибегали между играми под бабушкин балкон, и на мой клич бабуля с четвертого этажа спускала на веревке нам флягу с водой! А ее янтарно- прозрачного цвета варенье -  из белой черешни с орешками миндаля! Котлеты, которыми нельзя было наесться… .  Она дожила до 83 лет, успев увидеть мою свадьбу, а потом и повозиться с правнуком, порадоваться моим победам на оперных конкурсах и дебютам в Мариинке и Большом театре. Она отлежала в коме 13 дней и умерла только тогда, когда дождалась моего приезда, в тот самый миг, как я зашел в квартиру родителей, с которыми она тогда вместе жила. Сейчас ее прах  лежит на кишиневском кладбище, а на могильном камне рядышком прикреплены фотографии, ее и моего деда Владимира - офицера Красной армии, которого в этой могиле нет, но который всю жизнь был рядом  с нею.

Думаю, моя нынешняя счастливая судьба напрямую связана с днем, когда впервые встретились мои родители - 12 апреля 1961 года. Первый человек полетел, и не куда-нибудь, а  в космос!

Ну а в последний день зимы 1963 года, 28 февраля,  на этот свет появился и я. Мама моя была просто героиня. Рожать ей было категорически противопоказано. Одна из почек лежала у нее совсем не там, где ей должно было лежать. Да и дался я ей непросто, тащила меня -  богатыря -  из нее, миниатюрной статуэтки (отец с запасом обхватывал пальцами ее осиную талию) щипцами лучшая профессорша Кишинева.

К  тому времени мама отучилась в техникуме, а потом, когда мне было уже 7 лет, она  с отличием закончила еще и экономический факультет Кишиневского Политеха.

Жили мы тогда в Кишиневе, на улице Андреевской в доме под номером 19. Тот одноэтажный старый домик, первое, что я помню в своей жизни, был потом до основания разрушен во время кишиневского землетрясения 1977 года. 

 

Но это было много позже, а осенью  1970 года я пошел в специализированную английскую школу №2. Но проучиться в ней мне было суждено всего три года. Отец, который к тому времени успел попеть и в капелле «Дойна» и в кишиневской опере, перевез нас с мамой в Севастополь, где он стал служить и петь в Ансамбле песни и пляски Краснознаменного Черноморского флота. Борис  Боголепов, легендарный руководитель и основатель этого коллектива, был тогда очарован внешностью  и голосом отца. И вот весну 1973 я встретил в небольшой, но уютной квартирке у самого Черного моря, всего в ста метрах от раскопок древнегреческого города Херсонес, на улице с удивительным названием -  Древняя. Забегая вперед, хочу сказать, что и в моей судьбе удивительный по таланту музыкант Борис Боголепов тоже сыграл значительную роль.

Но тогда мой отец мечтал, чтобы его сын стал тем, кем не удалось стать ему самому -  военным летчиком. С детства я был окружен его мечтой о небе. Фото и макеты самолетов в доме были повсюду. Отец усиленно готовил меня к военному училищу и отвел меня  сначала в секцию бокса, ну а потом, с его легкой руки, я еще 6 лет занимался пулевой стрельбой из пистолета. Примечательно, что самый  первый бой в боксе в возрасте 12 я выиграл , когда в моем углу ринга секундантом был мой отец. Он сам, будучи чемпионом дивизии по боксу и кандидатом в мастера спорта по стрельбе из револьвера, всегда ратовал за мое спортивное развитие. До сих пор помню, как в мои шестнадцать лет, он повез меня за город на гору Вишневую, где мы с другими такими же сумасшедшими любителями неба стали учиться летать на самодельных дельтапланах.

Когда мне исполнилось 15 лет и я закончил 8-й класс, мои родители решили, что мне надо поступать в Севастопольский судостроительный техникум. Я тогда понятия не имел  кем мне быть в этой жизни, хотя уже неплохо рисовал, учась в художественной школе, и вовсю пел в школьной самодеятельности, занимая со своим высоким дискантом первые места в городе и даже на всесоюзных детских фестивалях. В общем, кроме того как отпустят ли меня сегодня родители с друзьями покупаться на мое любимое Черное море или нет, мне тогда все остальное было абсолютно безразлично.И я поступил туда, куда мне сказала поступать моя мама.Потом ,уже поступив в техникум, я даже честно попытался там чему-то еще и научиться. Но, к счастью ли или сожалению, но мои абсолютно гуманитарные мозги начисто отказывались воспринимать такой необъяснимый для них ужас, как сопромат и техмех, начерталку и высшую математику с электроникой. До сих пор вспоминаю предмет-кошмар под названием «СЭС -  Судовые электрические системы» - я бесславно сдавал его восемь раз подряд!Правда, вскоре мне стало учиться гораздо легче. Нет, не потому что я резко поумнел и прибавил в учебе, а только  из-за того, что я стал главным редактором, художником и фотографом  комсомольской стенгазеты техникума - "Комсомольский прожектор". Отношение педагогов ко мне стало сразу намного лояльнее и терпимее.Но в тот момент для меня главным и поворотным событием стало создание в техникуме рок-группы "Голиаф" , в которой я стал впервые писать свои песни и петь лидер-вокалистом. Именно тогда я четко и окончательно осознал,кто я и чего хочу в своей жизни.Но об этом периоде моей жизни, когда  моя судьба необратимо перевернулась и понеслась бешеным галопом, я  напишу чуть ниже.

А пока, педагоги стали щадить меня ,а некоторые даже и лелеять за  заслуги на ниве искусства и журналистики.Ну а весной 1982 года я наконец защитил диплом и навсегда закрыл за собой двери этого славного учебного заведения.

Помню, как я принес новые пахнущие типографской краской синие «корочки» диплома домой и сказал: «Мама, возьми его себе - он мне больше не понадобится». В общих чертах я оказался прав. Отдав его как удостоверение о моем образовании при поступлении в Ленинградскую консерваторию, я его больше уже никогда не увидел.Отдел кадров консерватории мой диплом судостроительного техникума успешно затерял, тем самым навсегда отрезав мне дорогу назад в мир шпангоутов и судовых генераторов. Впереди была прекрасная, но очень непростая  дорога к Музыке, которой я тогда только дышал и жил, и о которой только и мечтал.

Вот я и подошел к той части моей биографии, когда моя жизнь стала неминуемо раздваиваться, а  иногда даже делиться и на большое количество путей, которые были мне безумно интересны, и которые я никак не хотел упускать, и по которым побежал одновременно-параллельно,желая все узнать и все испробовать в этом удивительном мире - МИРЕ МУЗЫКИ.

 

В 1983 году, на второй год моей службы в Севастополе в Ансамбле песни и пляски Краснознаменного Черноморского флота, мой отец, видя мое безумно-фанатичное желание петь, посоветовал мне в одном из писем (он тогда уже переехал с мамой в Питер и пел в Мариинке) проконсультироваться у Народного артиста , композитора и легендарного основателя и руководителя Ансамбля КЧФ Боголепова Бориса Валентиновича. "Сходи к Нему и Он тебе точно скажет, стоит ли тебе заниматься этим тяжким и неблагодарным делом - пением" - напутствовал меня тогда отец. Скажу сразу, для меня, и тогда 20-летнего матросика, да и сейчас уже опытного артиста, Боголепов был и остается великим Музыкантом и неординарной Личностью . Этот умнейший и благородный человек учился у легендарных  педагогов Соллертинского и Ершова.Профессоров , еще той, дореволюционнной Санкт-Петербургской консерватории. И именно он создал после войны легендарный Ансамбль песни и пляски Краснознаменного флота, ставший впоследствии гордостью Севастополя и всего Военно-морского флота СССР. Его дар композитора, дирижера, аранжировщика, хормейстера и руководителя принесли этому  коллективу мировую славу. А  музыка Бориса Боголепова до сих пор каждый час звучит у Мемориала Вечного огня на Сапун-горе под Севастополем.

Но в тот год, когда я переступил порог его адмиральской квартиры на Большой Морской, он был уже просто пенсионер. Советская система не простила великому артисту того, что он дал официальное разрешение своему сыну на эмиграцию в капиталистическую страну. Боголепова лишили работы, должности, всего того, что он заслужил своим талантом и многолетним трудом.

Но дверь мне открыл не раздавленный судьбой ветхий дедок, а мощный, красивый, улыбающийся, статный старикан. "Ну что, богатырь, проходи! Ах, какой красавец! Стать отца, а лицо мамочки!"- величаво встретил меня знаменитый артист, любивший и помнивший мою семью. Выслушав мой смущенный лепет о том, что я хотел бы узнать у него, есть ли у меня какие-нибудь вокальные данные, он проводил меня в гостиную к черному роялю. "Ну-с, молодой человек, а ну-ка спойте-ка мне вот такую гаммочку"- по-барски шикарно пролетев длинными аристократическими пальцами по клавиатуре, предложил мне Маэстро.Я спел гамму с лету. "А ну-ка, пройдем с вами вниз по полутончикам, голубчик...ага.. а теперь вверх...ага, а теперь на звук "у"...а теперь переведите из "у" в "о" - удовлетворенно улыбаясь, просил меня Борис Валентинович. Видя такую доброжелательность я осмелел и пел уже свободно и окрыленно.

"Ну вот что я вам скажу, товарищ матрос. Вы будете оперным певцом, и через насколько лет из вас выйдет замечательный Онегин. Голос у вас замечательный , да и комплекс редкий-красивый голос, рост, внешность...! А теперь прошу вас отведать с нами чайку!Жена, накорми нашего будущего Онегина своим удивительным печеньем" - держа меня за плечи, пророкотал мой пророк, который был почти на голову еще выше меня.

Выйдя-скатившись из подъезда белокаменной "сталинки" Боголепова, я шел-летел по залитой солнцем Большой Морской к Артбухте, как в удивительном сне. Я уже видел себя в элегантном черном фраке, танцующим котильон с легкомысленной Ольгой на ларинском балу, затем отчаянно сжимающим рукоятку дуэльного пистолета, над мертвым телом убитого мною Ленского, и потом безнадежно падающим на колени перед такой прекрасной, но уже чужой Татьяной. Ровно через пять лет пророчество великого музыканта сбылось. Заканчивая консерваторию, на 5 курсе я спел на госэкзамене в Санкт-Петербургском Музыкальном театре имени Н. А. Римского-Корсакова (бывшая Оперная студия Консерватории) в спектакле "Евгений Онегин" заглавную партию. Комиссия была единодушна в оценке - отлично. Увы, рассказать Маэстро об этом событии мне было не суждено. Приехав в то лето в Севастополь, я с горечью узнал, что Великого Артиста больше нет.

Мой отец оказался полностью  прав - путь певца тяжел и непредсказуем. И у меня были эти тяжелые времена, когда я падал так ,что казалось никогда не смогу уже подняться. Когда казалось, что я кардинально ошибся в выборе своей профессии и продолжать чего-то добиваться дальше не имеет никакого смысла.Когда не было уже  сил ни встать ,ни даже хоть немного поверить в себя.Когда от меня уходила даже последняя надежда. И вот тогда я вспоминал ту давнюю встречу и те несколько часов общения с добродушным великаном с седой гривой волос, который мне сказал - "Вы будете петь Онегина, молодой человек!"

Продолжение следует....