Владимир Самсонов — единственный в Петербурге оперный певец, который может совместить исполнение зажигательного рок-н-ролла, арии «Фигаро» и русских романсов. Один из ведущих солистов Мариинского театра не считает для себя зазорным снять фрак и надеть кожаную косуху рокера. О секретах таких превращений, о каторжной работе в Мариинке и о космических тайнах человеческого голоса Владимир Самсонов рассказал «МК» в Питере»

Оперный солист из рок-группы 

— Владимир, как можно совмещать рок-н-ролл, романсы и классическую оперу? На вас ваши коллеги из Мариинского театра косо не смотрят? 

— Меня всегда одинаково сильно интересовали разные жанры. Мне не важно, будет ли это петь Элвис Пресли, Федор Шаляпин или Александр Розенбаум. Главное, чтобы людей задевало, чтобы это было талантливо. Не стоит 
 обеднять себя, обращая внимание только на один жанр. Я вообще считаю, что дар голоса — один из феноменальных даров Божьих. Голос — это некая субстанция космического порядка. Когда я вижу результат воздействия голоса на тысячи людей, то никакими формулами и вычислениями нельзя объяснить суть происходящего, никаким прибором не измерить, что происходит с людьми на спектаклях и концертах — почему они теряют сознание, приходят в неистовство, плачут, аплодируют? 

— Ну не на всех концертах люди плачут и тем более падают в обморок… 

— Конечно. Есть вокалисты и есть певцы. Вокалисты просто извлекают из себя красивый звук. А певцы — соединяют звук со своим сердцем. Когда звук передает то, что у вас на душе, тогда и происходит это божественное и непонятное единение публики с певцом. В основном, к сожалению, певцов гораздо меньше. 

— Вообще оперные певцы — люди, не склонные к экспериментам? 

— Понимаете, оперники не зря считаются высшей вокальной кастой. Они обладают самыми большими секретами пения, они знают все «тайны египетских жрецов» в этом вопросе. Они на олимпе, им не нужно спускаться оттуда, чтобы понять стилистику рок-н-ролла или русского романса. Хотя сейчас выросло новое поколение певцов, которые — как и я — вышли из рок-групп. Например, у меня в Мариинке есть коллега Женя Никитин, он был барабанщиком в жесткой роковой группе, игравшей хеви-метал… А сейчас поет «Бориса Годунова», Вагнера. И в то же время записывает диски со своей любимой рок-музыкой. 

— Да и оперная дива Анна Нетребко поет вместе с Киркоровым… 

— В этом дуэте Аня не отключила свою вокально-академическую манеру пения, и я считаю, что правильно сделала. Если бы она пыталась попасть под стиль Киркорова, то проиграла бы. Когда я смотрел этот дуэт, то сразу вспомнил первую блестящую находку этого жанра — Фредди Меркьюри и Монсеррат Кабалье с песней «Барселона». 

— Как вы, человек из рок-группы, оказались в Мариинке? 

— Мы в Севастополе в 1980 году создали с ребятами группу «Голиаф». Я там играл на ритм-гитаре и пел. Потом нас всех забрали в армию. Но замыслы были глобальные: вернуться из армии, поехать в Мекку русского рока — в Питер, где есть рок-клуб, Цой, Гребенщиков. Я тогда бредил музыкой группы Queen. Но, кроме меня, никто из ребят в Петербург так и не смог приехать. Я стал искать себе музыкантов, однако, когда я говорил слово «симфорок», ответной реакции не видел. Но однажды мой отец, который пел в Мариинке, привел меня на «Пиковую даму». Я был сражен наповал величием оперного искусства и Мариинского театра. И вот тогда я понял, что нашел то, что так долго искал. Затем поступил в Консерваторию и прошел путь от студента до солиста оперы. Но сейчас чувствую, что как оперный певец я достиг потолка данных мне природой возможностей, осталось только поддерживать этот уровень. А в рок-н-ролле я еще ничего не сделал. Это стимул и новый вызов. 

«Гергиев вообще не спит» 

— Ходят слухи, что в Мариинке у певцов сумасшедший график? 

— После Мариинского театра мне лично не страшно уже ничего. График работы, действительно, чудовищный. Вы можете прийти в 11 утра на первую репетицию, а уйти в 12 часов ночи. 

Но это не значит, что вы придете домой и ляжете спать. Дома вы будете учить то, что вам завтра придется петь. И при этом вы работаете в театре, который ставит спектакли на языке оригинала. То есть в голове нужно держать гигантские оперы на немецком, французском, английском, итальянском, латыни, чешском языке. И любой ваш промах тут же отражается на вашей карьере. Ведь за вами стоят три-четыре, а то и шесть исполнителей, которые ждут своей очереди, создавая дикую конкуренцию. Это занимает не просто много времени. Мариинке надо отдавать себя целиком. 

— Как выжить в такой конкуренции и не сойти с ума? 

— В Мариинке работает закон джунглей: слабые не выживают. Я, к сожалению, видел много случаев, когда люди ломались и уходили. Но, с другой стороны, это кузница мегапрофессионалов. Мариинка дает большое поле для размышлений, это наше государство в очень сжатом варианте. Знаете, как нейтронные звезды, где масса звезды сжата до уровня ореха. Там даже время идет по-другому. По летоисчислению Мариинского театра мне уже лет 75. Но, когда я попадаю из Мариинки в другие театры, мне кажется, что я в санатории. Там все размеренно. В Европе то же самое. Там одна репетиция — три-четыре часа в день. 

Но в Мариинке никто всерьез не жалуется, так как глава театра работает в еще более напряженном режиме. Я не знаю, когда он спит, потому что несколько раз проезжал на машине мимо Мариинского в 4 утра, и в его кабинете горел свет. Он может после спектакля сесть на самолет, улететь в Америку и там через несколько часов дирижировать. Это для него норма. Работоспособность Валерия Гергиева вызывает у меня мистический ужас. Откуда можно черпать столько сил и энергии в течение стольких лет?! 

Обет молчания певца 

— Насчет мистики: оперные певцы — суеверные люди? 

— У каждого свои привычки. Был одно время певец, который приезжал к нам на гастроли из другого города. Когда я приходил к нему в гримерку, там все столы были в иконах. Без этого он на сцену не выходил. Я сам придерживаюсь общих музыкальных суеверий. Допустим, если вы роняете ноты на пол, поднимать их с пола нельзя — споете плохо. Эту примету знают еще с Консерватории — сначала надо на ноты сесть. Если бы вы знали, сколько раз я в городе ронял ноты и садился посреди улицы прямо на землю... А если, выходя на сцену, вы спотыкаетесь, то можете не волноваться: у вас будет очень хороший спектакль. 

— Почему говорят, что опера — это самопожертвование? 

— Потому что мы отличаемся от «нормальных» людей. У нас глобальные ограничения в образе жизни. Если вы работаете в лучших оперных театрах мира, то вы должны очень четко держать свою физиологическую форму. Все нормальные ответственные певцы не курят, если и пьют, то аккуратно и никогда — перед спектаклем. Если человек начинает пить перед или во время спектакля — это начало большого конца. Некоторые любят пить коньяк во время спектакля — он создает некий тонус связок, разогревает. Вы поете на хорошем допинге, но через несколько лет голос начинает качаться, появляется «песок» — сипотца. При такой погоде, как сейчас, певцы уже стараются не разговаривать на улице, ходят, кутаясь в шарфы, стараются четко контролировать, когда выпить холодную воду, а когда нет. Перед спектаклями берут на себя своеобразный «обет молчания» — потому что во время обычного, но длительного разговора «насилуется» голосовой аппарат. В дни спектаклей звонить вокалистам раньше 12 часов дня считается практически оскорблением. Люди спят, голос должен быть «выспавшийся». Невыспавшийся он — не эластичный, не гибкий, матовый и рыхлый. У многих не получается завести семью и детей, потому что просто нет времени на личную жизнь. А еще опера сейчас стала ставить высокие планки и к внешности певцов. Раньше на сцену могла выйти необъятных размеров Татьяна и престарелый Онегин, а теперь это уже не котируется. Как бы вы ни пели, если вы толстый и лысый, вы сходите и уступаете места молодым и красивым. 

— Вас послушать, так быть оперным певцом — каторга и кошмар? 

— Нет, это не кошмар. Есть что-то, ради чего можно себя так истязать. Райское наслаждение, которое не дано испытать никому из смертных. Это здорово описал Константин Райкин. Когда артист выходит на сцену, он получает абсолютную власть. Эта власть не дается политическими структурами и чиновничьими интригами. Она от Бога. Ты выходишь на сцену, и люди добровольно «отдаются» тебе одному. Этот космический энергетический обмен со зрителями ни с чем нельзя сравнить — ни с опьянением, ни с наркотиками. Это высшее духовное счастье. 

Любовь Румянцева 

Фото из пресс-службы агентства «Русская музыка» 

P. S. Концерт романтических новелл Владимира Самсонова «Истории любви» состоится 26 ноября в ДК им. А. М. Горького. Начало выступления в 19.00, организатор — Галина Ковзель, директор агентства «Русская музыка». Концерт пройдет при участии Эстрадно-симфонического оркестра под управлением Юрия Крылова и Ансамбля бального танца «Жемчужина».